menu
person

АНТИСОЦИАЛЬНОСТЬ В ЗЕРКАЛЕ "ЗАВОДНОГО АПЕЛЬСИНА" КУБРИКА
«Выше огненных созвездий,
Брат, верши жестокий пир,
Всех убей, кто слаб и сир,
Всем по morder — вот возмездье!
В зад пинай voniutshi мир!»
Общество и человек в обществе глазами художника
Зигмунд Фрейд не раз обращался к произведениям искусства для иллюстрации собственных идей. Он писал о том, что психоанализ не открывает ничего нового, он лишь пытается изложить в научной форме то, что было показано еще древними трагиками.

Я тоже попробую проиллюстрировать некоторые идеи, касающиеся проблем антисоциальности, обратившись к одному из произведений современного искусства – фильму Стэнли Кубрика «Заводной апельсин».

Роман английского писателя Энтони Бёрджесса, на основе которого поставлен фильм,был написан в 1961 году. Энтони Бёрджесса считают продолжателем футуристических традиций Джорджа Оруэлла. В своей книге Бёрджесс рисует мрачную, апокалипсическую картину Англии недалёкого будущего, где люди живут в постоянном страхе за собственную жизнь, а на улицах бесчинствуют банды молодых головорезов. Вообще, это многоплановое произведение, сочетающее и философско-этический трактат, и притчу-аллегорию, и пронизанную черным юмором фантасмагорию, и сатиру на современное общество.

Меня же, в соответствии с целью исследования, интересует попытка показать внутренний мир человека, для которого нет моральных запретов. Смотря фильм, мы имеем возможность заглянуть в душу главного героя Алекса, увидеть то, что толкает его на страшные преступления, шокирующие своей бессмысленностью.

«Заводной апельсин»… Название это весьма емкое и символичное. Сам Бёрджесс объяснял это выражение, ссылаясь на лондонское просторечие «странный, как заводной апельсин», что означало человек с причудами. A Clockwork Orange – так говорили лондонские кокни – обитатели рабочих слоёв Ист-Энда. Кокни старшего поколения о вещах необычных или странных говорят, что они «кривые, как заводной апельсин», то есть это вещи самого что ни на есть причудливого и непонятного толка. Энтони Бёрджесс семь лет прожил в Малайзии, а на малайском языке слово «orang» значит «человек», а в английском «orange» — «апельсин». Если следовать этой логике, то название романа можно перевести как «Заводной (или механический) человек». На протяжении всего романа мы встречаемся с различными интерпретациями, обыгрыванием автором сути и значения этого названия. Но основное, на мой взгляд, что хотел выразить автор этим названием – это странное, неподдающееся нормальной здоровой логике поведение главного героя этого произведения. Раньше поведение таких людей квалифицировалось как «моральное безумие», потому что, с точки зрения специалистов, наблюдавших таких людей, человек с нормальным интеллектом, будучи психически здоровым, не в состоянии совершать подобные действия, так как удовольствие, получаемое им незначительно, а последствия для других и самого себя разрушительны.

На мой взгляд, название «заводной апельсин» - это еще и метафора, отражающая процессы, характерные для современного общества (а роман Бёрджесса – это ещё и вызов насквозь лживому, поддерживающему стандарты двойной морали и отчуждающему людей от самих себя укладу этого общества). Люди, испытывающие давление общества, нуждающегося в покорных, нерефлексирующих по поводу и без повода своих членах, выполняющих определённые, нужные обществу, социальные функции, переживают разрыв со своим self’ом, самостью. Формируется ложный self. Человек становится бездушным механизмом, апельсином без сердцевины. Он, как заведённый, выполняет какие-то действия, не осознавая своего истинного предназначения. Он живёт «не своей жизнью».

Если мы подавляем нашу глубинную витальность и теряем контакт со своим оригинальным self’ом, мы подвергаемся реальной опасности возникновения экзистенциальной депрессии, со свойственной последней потерей смысла жизни, исчезновением основных мотиваций, невозможностью получать удовольствие. Никакие социальные стимулы не способны изменить это состояние. Социум обладает большим набором возможностей и использует различные, как правило, достаточно тонкие механизмы, направляющие индивидуума в процессе жизни на путь отрыва от оригинального self’а. Эти механизмы включают системы воспитания, образование, политику, экономику, конфессиональную религиозность и профессиональную деятельность.
Алекс – человек с антисоциальным расстройством личности
Алекс из «Заводного апельсина» – чудовище. Персонификация зла. Вокруг него, в общем-то, и выстроен весь сюжет.

Для того, чтобы понять психологию Алекса, необходимо затронуть целый ряд весьма важных проблем, совокупность которых, однако, охватывается одним общим понятием. Я имею в виду пограничную личностную организацию (ПЛО), описанную Отто Кернбергом (Kernberg, 1967).

Как известно, характеристики ПЛО включают:
1. примитивные психологические механизмы;
2. диффузную (спутанную) идентичность;
3. в целом ненарушенную оценку реальности.

Концепция ПЛО как бы объединяет нарцисстическое, гистрионическое, антисоциальное, параноидное, шизоидное и пограничное личностные расстройства, описанные в DSM-IV как отдельные патологические единицы.

Алекс очень ярко рисует нам человека антисоциального склада характера. По мнению Кернберга, лица с антисоциальным расстройством личности обладают всеми чертами, присущими нарциссической патологии. Среди них можно выделить черты, отражающие патологическую любовь к себе; отражающие патологические объектные отношения; основное состояние Эго; некоторую степень патологии Супер-Эго.

Алекс эгоистичен и грандиозен. Он высоко ценит себя, он горд от осознания своей силы. Его спина всегда пряма, а выражение лица высокомерное и самодовольное. То есть, нарциссические черты личности, присущие антисоциалам, в полном наборе имеются и у Алекса: чрезмерные внимание к себе и центрированность на себе; грандиозность и различные производные эксгибиционизма, позиция превосходства, безрассудство и сверхамбициозность; сверхзависимость от восхищения; эмоциональная пустота.

В процессе человеческого развития происходит постепенная, но всегда болезненная денарциссизация индивида, необходимая для формирования устойчивой привязанности к объекту, способствующая укреплению и расширению чувства собственного Я. Дж.МакДугалл пишет о трех универсальных нарциссических травмах, через которые проходит любой человек (МакДугалл, 2000):
• осознание существования Другого и принятие собственной отдельности от Другого (по сути, это осознание того, что наши желания и чувства совпадают лишь иногда, а также того, что Другой, – являющийся нам изначально как наше собственное отражение или даже как отражение наших собственных желаний, – находится за пределами власти нашего Я);
• принятие собственной однополости;
• принятие собственной конечности, смертности.

Такие, как Алекс, навсегда остаются нарциссами, главной защитой которых является примитивное всемогущество. Люди для Алекса – лишь объекты для удовлетворения потребностей (мать и отец его кормят; «друзья» помогают ему получать удовольствие от криминальных действий, составляя ему компанию и удовлетворяя его потребности в признании и доминировании; случайные знакомые девушки удовлетворяют его сексуальные потребности; а все остальные люди – потенциальные и реальные жертвы – объекты, «дарящие» ему неземное удовольствие от удовлетворения его потребности разрушать).

Алекс находится в позиции господина, которому другие отданы в подчинение. Алекс – главарь своей банды. Ему подчиняются. Его боятся. Поднявшийся было в банде бунт против своей власти он жестоко подавляет. Это еще больше укрепляет его лидерскую позицию. Он – лидер везде и всегда. Даже в тюрьме он не сдается, жестоко расправляясь с теми, кто встает на его пути.

Однако Алекс – человек до невозможности одинокий, который не верит ни единому из «близких», появляющемуся на его жизненном пути. Такие, как Алекс, люди с пограничной личностной организацией (в терминологии Кернберга), возможно, сами того не осознавая, стремятся к интимности, но охвачены страхом оказаться травмированными или разочарованными в связи с присутствием базисного недоверия к другим, сформированного в раннем детстве в результате дисфункциональных отношений с родителями.

«Асоциальность» и «антисоциальность» - понятия не однородные. Алекс нуждается в обществе (своих друзей и своих жертв) как средстве для избавления от одиночества. Он стремится к контактам с другими, но в этих контактах совершенно не учитывает их интересов. «Друзья» воспринимаются им как его продолжение (нарциссическое расширение?), он за них «переживает», но ничто в них не должно вызывать ни возражений, ни симпатий.

Сексуальная жизнь Алекса, как и всех антисоциалов, безлична и малоэмоциональна. У него нет любимой девушки, постоянной партнерши. Эта нарциссическая патология характера выражается, по Клекли, в ряде характеристик: «половая жизнь безлична, тривиальна и слабо интегрирована», «отсутствие отклика в обычных межличностных отношениях», «общая бедность основных аффективных реакций», «патологический эгоцентризм и неспособность к любви».

Хроническое ощущение пустоты, неспособность учиться, чувство изоляции, стимульный голод и диффузное чувство бессмысленности жизни – всё это присуще Алексу. Его ценности – это физическая красота, сила, богатство (не деньги, а то, что на них можно купить – объекты, удовлетворяющие сиюминутные потребности) и восхищение со стороны окружающих, а не способности, достижения, ответственность и связь с идеалами.

Но всё это нарциссические черты, свойственные лицам с антисоциальным расстройством личности. Что же насчёт антисоциальности Алекса? Алекс демонстрирует нам агрессивный тип антисоциального поведения (в терминологии Henderson, который выделял также пассивно-паразитический тип): насилия, разбой, вооруженные ограбления, физическая агрессия и даже убийства – всё это не чуждо молодому человеку.

Он постоянно находится «на взводе», он всегда готов увидеть зло во всем, что случается вокруг него. Его реакции на все происходящее с ним - разрушение. Еще ему нужны наркотики. Наркотик - это тот символический объект, который привносит умиротворение, именно в этом его сила. Но наркотик - это опасный объект: он открывает доступ к бессознательному, к подавляемым влечениям, которые по сути своей антисоциальны. Наркотик – это средство возбуждения, стимуляции.

Пребывать в состоянии возбуждения для антисоциала чрезвычайно приятно. Ему противны всякая рутина и монотонность. Размеренная жизнь родителей Алекса с ее неизменным распорядком дня ему претит. Он возбуждает себя всеми средствами, для этого подходящими. Наркотики, секс, насилие… а также музыка Бетховена. Все это вкупе со слабостью Супер-Эго образует адскую смесь.

Алекс – «моральный безумец». Это человек с высоким уровнем интеллекта, способный рассуждать на различные темы, управлять людьми, способный обаять другого и внушить к себе уважение и даже любовь (как в случае с тюремным священником). И всё это благодаря своему незаурядному интеллекту. Что, однако, никак не влияет на патологию его Супер-Эго. Алекс не испытывает никакой вины и никаких угрызений совести за все им содеянное. Его демонстративные попытки оправдаться – стремление избежать наказания. Но его не волнуют судьбы жертв. Они сами виноваты, что попались на его пути. Он хладнокровно расправляется со своими жертвами, получая удовольствие от их мучений, и даже живёт у одной из них после выхода из тюрьмы и ухода из дома – у писателя Александера, чья жена умерла после изнасилования, а сам он стал инвалидом. Антисоциальная личность может «признаться» в своей вине, но только по отношению к тем действиям, на которых был пойман, таким образом входя в вопиющее противоречие с выражаемым им раскаянием по поводу прошлого поведения. Его ненадежность, лживость и неискренность, недостаток раскаяния или стыда, неспособность следовать какому-либо жизненному плану – всё это признаки тяжёлой патологии Супер-Эго.

Используя свой интеллект и своё обаяние, Алекс совершает страшные вещи, подобно безумцу, делающему это в состоянии слепой ярости. Однако, Алекс – не безумец. Стремление Алекса и ему подобных к разрушению холодно и расчетливо. Они знают о возможных последствиях своих действий, но, тем не менее, игнорируют это – не потому, что безумны, а потому, что главное – это удовольствие «здесь и сейчас».

О патологии внутреннего мира Алекса красноречиво говорят его фантазии. Вот одна из них: «Слушая [Бетховена], я держал glazzja плотно закрытыми, чтобы не spugnuit наслаждение, которое было куда слаще всякого там Бога, рая, синтемеска и всего прочего, - такие меня при этом посещали видения. Я видел, как veki и kisy, молодые и старые, валяются на земле, моля о пощаде, а я в ответ лишь смеюсь всем rotom и kurotshu сапогом их litsa. Вдоль стен – devotshki, растерзанные и плачущие, а я zasazhivaju в одну, в другую, и, конечно же, когда музыка в первой части концерта взмыла к вершине высочайшей башни, я, как был, лежа на спине с закинутыми за голову руками и плотно прикрытыми glazzjami, не выдержал и с криком «а-а-а-ах» выбрызнул из себя наслаждение. После этого был чудный Моцарт, «Юпитер», и снова разные картины, litsa, которые я терзал и kurotshil, а уже затем надумалось поставить напоследок, на самой границе сна, завершающий диск, что-нибудь мощное, старое и zaboinoje, и я вынул И. С. Баха, «Бранденбургский концерт» для альта и виолончели… Под звуки И. С. Баха я стал гораздо лучше ponimatt, что… мне бы следовало их обоих [писателя и его жену] toltshoknutt куда серьезней, разорвать их на части и растоптать в пыль на полу их же собственного дома».

Тема христианства, а по большому счету, последние дни жизни Христа, - еще один предмет фантазий Алекса. Познакомившись в тюрьме с Библией («Большой книгой»), он, естественно, не проникается религиозными идеями, а использует библейские сцены в своих фантазиях (он представляет, как прекрасно было бы иметь наложниц, как это было у древних правителей, а также – какое это блаженство хлестать кнутом Христа, идущего на плаху, и резать ножами себе подобных): «Проигрыватель играл чудесную музыку Баха, и я, закрыв glazzja, воображал, как я принимаю участие и даже сам командую бичеванием, делаю весь toltshoking и вбиваю гвозди, одетый в тогу по последней римской моде».

В больнице, когда Алекс понял, что он «выздоравливает», то есть, избавляется от своих рефлекторных реакций, к нему возвращаются его излюбленные сны и фантазии, которыми он теперь может наслаждаться, не боясь своей физической реакции: «А потом пошли очень даже приятные и baldiozhnyje сны, где я угоняю чей-то автомобиль, а потом еду в нем по белу свету, и всех по дороге сшибаю и давлю, и слышу, как они издают предсмертные kritshki, а во мне ни боли от этого, ни тошноты. А еще были сны про sunn-vynn с devotshkami - как я швыряю их наземь и насильно zasazhivaju, а вокруг все стоят, хлопают в ладоши и подбадривают меня, как bezumni». И, наконец, он получает возможность слушать любимую музыку и «ловить от этого кайф»: «О, какой это был kaif, какой baldiozh! Когда началось скерцо, мне уже виделось, как я, радостный, легконогий, вовсю полосую вопящий от ужаса белый свет по morder своей верной очень-очень опасной britvoi. А впереди была еще медленная часть, а потом еще та, где поет хор. Я действительно выздоровел».

Вообще, в фантазиях и реальных сценах насилия Алекса мы видим тот самый примитивный гедонизм антисоциала: в его наслаждении связано удовлетворение садистического и сексуального компонентов, впрочем, как и наслаждение от любимой музыки, усиливающей и обостряющей чувства. Антисоциалам нужны сильные ощущения. Получение удовольствия – главная мотивация, а все остальное не важно. Алекс даже родителей «приучил» к тому, чтобы они не мешали ему по ночам слушать музыку: они уже не стучали в стену, а пили снотворное.
Почему Алекс стал психопатом?
На протяжении всего романа мы встречаемся с эпизодами, в которых показаны отношения между Алексом и его родителями, а точнее – отсутствие этих отношений. Эти отношения – бездушные и неэмоциональные.

В научной литературе, где анализируются причины преступности, делинквентности и антисоциальности, большое внимание уделяется детству таких людей. В частности, говорится о большой корреляции между насилием (эмоциональном, физическом и сексуальном) со стороны родителей и развитием патологических черт характера у их детей. Впрочем, не все так просто с теми, кого принято называть антисоциалами. В их детстве мы можем не находить явного проявления родительской жестокости. Так и в «Заводном апельсине» П.Р.Дельтоид (некто вроде наставника Алекса, его воспитателя, назначенного полицией) вопрошает: «И что на вас на всех нашло? Мы эту проблему изучаем, изучаем, уже чуть ли не целый век изучаем, н-да, но ни к чему все это изучение не приводит. У тебя здоровая обстановка в семье, хорошие любящие родители, да и с мозгами вроде бы все в порядке. В тебя что, бес вселился, что ли?».

Сегодня известно, что не только жестокость родителей, но и их равнодушие к ребенку могут быть одним из «генетических» факторов антисоциальности.

Так что же представляют собой родители Алекса и каково их отношение к сыну? Родители не знают, чем занимается и чем живет их сын. Они «не видят» его коллекции украденных часов и пачек купюр, лежащих в ящике под его кроватью, полагая, что по вечерам он подрабатывает «то там, то здесь». Мы ни разу не встречаемся с их настоящей заинтересованностью в его жизни и не слышим откровенных с ним разговоров. Кажется, они задают вопросы Алексу лишь для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что «всё нормально», что нет никаких проблем. Алекс же с виртуозностью, присущей психопатам, их обманывает, находя всему оправдание – и своим ночным похождениям (он, якобы, работает), и своим пропускам школьных занятий (у него болит голова)…

Мы не видим в романе ранних отношений родителей с Алексом, но, в принципе, можем попытаться их реконструировать (судя по их актуальному поведению): возможно (и, вероятнее всего) родители были далеки от ребенка и раньше.

Ничего определенного нет в явном содержании романа. Я лишь пытаюсь восстановить логику, вложенную автором в описание патологических детско-родительских отношений.

Историю Алекса мы можем понять как цепь отреагирований. Антисоциальное поведение Алекса - это развернутая проекция его внутреннего опыта.

Известно, что пограничная личностная организация, лежащая в основе всех серьезных личностных расстройств, формируется в период, названный Маргарет Малер сепарацией-индивидуацией (от 6 мес. до 3-х лет).

Мастерсон рассматривает пограничных пациентов как фиксированных на подфазе воссоединения в процессе сепарации-индивидуации, когда ребенок уже обрел некоторую степень автономии, но все еще нуждается в заверении, что родитель существует и всемогущ. Эта драма развивается в ребенке около 2-х лет, когда он решает типичную альтернативу, отвергая помощь матери («Я могу сделать это сам!») и аннулируя это заявление в слезах у нее на коленях. Мастерсон полагает: в своей жизни пограничные пациенты имели, к своему несчастью, таких матерей, которые либо препятствовали их отделению, либо отказывались прийти на выручку, когда те нуждались в регрессе после достижения некоторой самостоятельности.

Воспитание ребенка в определенных семейных условиях, лишение возможности получать адекватные эмоциональные проявления родительской любви и внимания приводит к недоразвитию и утрате способности любить и развивать необходимый attachment. Качество аттачмента оказывает мощное влияние на особенности формирующейся психической структуры и межличностные отношения.

Способность опознавать границы, видеть в других субъектов желания развивается у ребенка под воздействием комплекса кастрации. Но это происходит в эдипов период развития ребенка. Или не происходит. Кому как повезёт. Подчеркну, что это метафора, отражающая чувство неполноценности ребенка, – факт, который он вынужден постепенно признать. Условно говоря, кастрация возникает всякий раз, когда ребенок сталкивается с тем, что его возможности ограничены. Признание этой ограниченности необходимо для развития чувства реальности. Реальности не только как чего-то внешнего, но, в первую очередь, своей психической реальности. Ведь, по сути, это означает признание того факта, что ты – всего лишь человеческий ребенок. И у тебя есть право им быть. Если это не происходит по каким-либо причинам (отсутствие кастрирующего отца, или, как в данном случае, его физическое присутствие, но отсутствие его как Другого, устанавливающего закон), то человек оказывается прикованным к собственному нарциссизму – универсальному убежищу, которое может оказаться могилой для души. Расставание же с иллюзией собственного всемогущества позволяет ребенку идентифицироваться с человечностью. Алекс предпочитает иллюзию, он – нарцисс.

Что это означает – быть всего лишь человеком? В первую очередь, это означает признание того факта, что у других существует независимая душевная жизнь. Признание и того, что эти другие, так же как и ты сам, бывают беспомощными и ранимыми, грезят о всемогуществе и вынуждены претерпевать нужду и нехватку. А удовлетворение ты можешь получать лишь тогда, когда ты можешь доверять Другому, завися от него. Признание Другого помогает также признать и то, что быть человеком означает быть смертным. Эта грустная мысль открывает человеку его одиночество, но, с другой стороны, именно эта грусть дает возможность делать свою жизнь более ценной и целостной.

А не определяется ли антисоциальность Алекса еще и бессознательными антисоциальными установками его родителей? Они слишком нормативны, слишком правильны. Они никогда не повышают голоса, они не протестуют против общества, они ходят на работу, а после работы смотрят телевизор… Довольны ли они своей жизнью? Не хочется ли им «взорваться»? К сожалению, родители в романе изображены несколько схематично, что не дает нам простора для фантазий. Однако их нормативность, их отстраненность и полное неведение относительно жизни их сына – вот то, что раздражает в них и отвращает.

Апофеозом отчуждения родителей от сына становится реакция на его досрочное освобождение из тюрьмы: они сокрушаются, что теперь не знают, как им поступить с временным жильцом, который, по его словам, стал им «как сын». В этой сцене мы видим в Алексе маленького, страдающего от отсутствия любви ребенка. Сейчас он из-за последствий своего «излечения» даже не может ответить агрессией на причиняемую ему боль. Если раньше все чувства, причиняющие страдания, подавлялись, а оставались лишь ненависть и слепая ярость, защищающие антисоциала от враждебного ему мира, то теперь он лишен этого, привычного ему, способа реагирования. И превратился в беспомощного, не научившегося еще защищаться ребенка. И сейчас Алекс вызывает лишь сострадание.

Когда Алекс уходит из родительского дома униженный, мама лишь протяжно «завывает», а папа говорит ему, чтобы он не воспринимал происходящее близко к сердцу. И в сцене в больнице, где Алекс приходит в себя после того, как выбрасывается из окна, мы не видим изменения в их к нему отношении. Они пытаются держаться «бодрячком», демонстрируя сыну родительскую любовь, которой нет. В общем-то, это его не удивляет, он их и не ждал даже. Ведь для Алекса они «умерли» еще раньше, когда, по сути, выгнали его из дома (пустив туда постояльца, который заменил им ребенка). Впрочем, и до этого момента он не воспринимал их как личности, как тех, с кем в норме человек всю свою жизнь поддерживает эмоциональные связи. И он говорит им: «Почему вы решили, что вас рады здесь видеть?».

От психопата до нормативной личности, или возможно ли излечение антисоциальности?

Проблема исправления преступников актуальна во все времена. Каким образом решать эту проблему? Этот вопрос волновал юристов, политических деятелей, философов, врачей, писателей и священников всегда. Можно ли вообще с этим что-то сделать? На эту тему рассуждает в своём произведении Энтони Бёрджесс (а также Стэнли кубрик, поставивший фильм). Несмотря на различные концовки, и тот и другой заключают, что внешними воздействиями изменить это практически невозможно (в романе Алекс просто вырастает, тем самым избавляясь от присущей подросткам агрессивности (хотя, в этом исходе Бёрджесс противоречит сам себе, ведь те, кто раньше был с Алексом «по одну сторону баррикад», а ныне служит в полиции, от своей агрессивности не избавились, а просто изменили направление ее приложения, получив на это «законное право»), в фильме же Алекс и подавно остается всё тем же антисоциалом, которым и был).

Однако не только Алекс и его дружки являются живыми свидетельствами того, что перевоспитание практически никакой роли в деле исправления сложившейся личности не играет. Ведь структура личности, ее особенности и характерные паттерны поведения закладываются в детстве. В тюрьмах же содержатся взрослые люди. В фильме это хорошо иллюстрирует сцена проповеди тюремного священника («свища», как называет его Алекс, умеющий притворяться и лицемерить, а потому и в тюрьме занимающий привилегированное положение, поскольку его курирует сам священник, наивно уверившийся в том, что Алекс находится на пути исправления). Итак, в тюремном зале священник читает заключённым страшную проповедь об адских муках и страданиях, ожидающих грешников после смерти. Его проповедь не слушают, раздаются смешки и звуки, изображающие презрение. После этого священник начинает петь, а заключенные должны подпевать (это некое подобие караоке, поскольку текст песни проецируется на большой экран, по фразам). Общее впечатление от сцены: заключенные слушают проповедь и поют песни под принуждением, но сами смеются над этим и презирают своих воспитателей. Тюрьма не исправляет и Алекса: он с наслаждением расправляется с новым сокамерником, убивает его, а потом спокойно засыпает.

Впрочем, в романе точно отражён тот факт, что антисоциальные личности лучше всего функционируют в жёстко структурированных организациях. В тюрьме Алекс чувствует себя как рыба в воде. Тюрьма заменяет ему отсутствующее Супер-Эго и он ведёт себя вполне нормативно. Нормативно настолько, что становится любимцем тюремного священника, убеждённого в том, что Алекс встал на путь исправления. Алекс изучает библию и всем своим видом показывает, что он осознал, «как нужно жить», но мы-то знаем, что это не так! Это лишь видимость. Пресловутая манипулятивность антисоциала. Алексом движет всё тот же детский страх наказания и желание его избежать любыми способами. А лучший способ, уяснённый еще из детства – это обмануть, ввести воспитателей в заблуждение, «прикинуться» овечкой. Обаятельный антисоциал – это, как известно, «волк в овечьей шкуре».

Сидя в тюрьме, Алекс понимает, что самая важная задача - освобождение. Услышав о новой методике перевоспитания, он уговаривает тюремный оргкомитет направить его на такое лечение. Его цель – выйти через две недели из тюрьмы, а не само излечение. Как оказалось, лечение в результате действительно отвращает от насилия, но не только от него. У бедняги Алекса появляется физическая боль при любой сильной эмоции. До тюрьмы Алекс получал удовольствие от музыки Бетховена. После же лечения музыку эту он слышать не может. «А выбор?» - главный аргумент в защиту преступника, над которым произвели научный эксперимент в рамках новой программы борьбы с насилием (священник в данном случае возмущается чисто механическим решением вопроса без апелляции к нравственности.) В общем-то, измениться (но не сломаться) человек может только тогда, когда у него есть выбор. Это должно быть осознанный выбор и желание самого человека. Жаль только, что у антисоциалов этого желания, как правило, нет, потому что все негативные проявления их личности Эго-синтонны.

В чем заключалось лечение? В том, что у Алекса в течение двух недель закрепляли с помощью лекарственного средства, вызывающего непереносимые физические реакции (тошноту, рвоту, боль), и просмотра сцен насилия на киноэкране рефлекторное отвращение не только к самому насилию и виду сцен насилия, но и к мыслям об этом. То есть, в дальнейшем человек становился неспособным на агрессивные действия, даже в «малых дозах». Эффект был чисто внешним - желание бить, крушить, мстить, убивать и насиловать у Алекса осталось.

Оказавшись лишённым способности удовлетворять свои истинные желания, Алекс после такого лечения становится глубоко несчастным. Деструктивные желания остались, но теперь их нельзя реализовать. Его буквально выворачивает наизнанку, стоит ему лишь подумать о том, что хочется сделать. Смысл жизни для Алекса потерян. Он превращается в животное, запертое в клетку. Теперь все его бывшие жертвы могут над ним издеваться, делая это совершенно безнаказанно, не боясь возмездия. Руки у них развязаны. Руки же Алекса связаны привитыми ему искусственно рефлексами. Отсутствующее Супер-Эго, как оказалось, можно «заменить» рефлексами, но эти рефлексы – по сути, страх наказания, то, чего боится маленький ребёнок, не имеющий ещё собственной моральной инстанции. Алекс не раскаивается. Он остался тем же, кем был раньше.

Болезненные переживания потери смысла жизни активизируют аутодеструктивный драйв и, «благодаря» свойственной антисоциалам импульсивности, Алекс выбрасывается из окна одной из своих бывших жертв (писателя Ф.Александера, его приютившего). К счастью, суицидальная попытка (как стремление уйти от непереносимых переживаний) заканчивается «неудачей»: Алекс выживает.
 
Кубрик иронизирует по поводу этого рефлекторного метода лечения. Искусственно сформированные реакции оказываются непрочными: сотрясение мозга делает Алекса «здоровым», то есть он становится самим собой, имеющим возможность беспрепятственно реализовывать свои агрессивные желания. Фильм на этом кончается. Апофеоз зла. Кубрик вовремя поставил точку, соблюдая правила пунктуации, которых придерживался Лакан. Зрители в шоке. Им есть, о чем подумать. Антисоциальность неизлечима?

Концовка романа Энтони Бёрджесс другая. Алекс возвращается на улицы, но уже не испытывает удовольствия от грабежей, насилия, убийств, утрачивая жажду разрушения. Он с осуждением относится к своему прошлому, сентиментально относясь к детям, старикам, женщинам. В финале книги Бёрджесса Алекс думает о своём сыне, которому возможно предстоит такой же нелёгкий путь. Позже писатель признался, что на таком хэппи-энде настоял его лондонский издатель, который считал книгу своеобразным «выпусканием пара из котла». Да, Алекс выздоровел после того, как чуть не умер. Он стал прежним, рефлексы исчезли. Он снова «в строю», он снова предводитель, но… Ему всё это становится неинтересно. Постепенно он понимает, что есть какие-то человеческие ценности. И не только понимает, он начинает чувствовать потребность в любви, сострадание, жалость… Кончается период подросткового бунтарства? Антисоциал перестаёт быть антисоциалом? Неужели это так просто? Кубрик с этим не согласен.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Базисное руководство по психотерапии / А.Хайл-Эверс, Ф.Хайгл, Ю.Отт, У.Рюгер. – Спб.: «Восточно-Европейский институт психоанализа» совместно с издательством «Речь», 2001. – 783 с.
2. Боулби Дж. (1969) Привязанность / Пер. с англ. – М., 2003. – 477 с.
3. Винникот Д.В. Маленькие дети и их матери. - пер. с англ. / Д.В. Винниконт. - М.: Класс, 1998. - 79с.
4. Калина Н.Ф. Основы психоанализа. «Рефл-бук», «Ваклер», 2001.
5. Кернберг О.Ф. Агрессия при расстройствах личности и перверсиях / Пер. с англ. А.Ф. Ускова. — М.: Не¬зави¬симая фир¬ма «Класс», 1998. — 368 с.
6. Кернберг О. Отношения любви: норма и патология / О.Кернберг; Пер. с англ. – М., Независимая фирма «Класс», 2000. – 256 с.
7. Кернберг Отто Ф. Тяжелые личностные расстройства. Стратегии психотерапии. М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
8. Кернберг Отто. Развитие личности и травма /журнал Persönlichkeitsstörungen, 1999, C. 5-15.
9. Комер Рональд. Патопсихология поведения: Нарушения и патологии психики: (Пер. с англ.) / Р.Комер. - 3-е изд., междунар. - СПб.: Прайм - Еврознак: Нева; М.: Олма - Пресс, 2002. - 604 с: ил. - (психол. энцикл.).
10. Короленко Ц.П. Личностные и диссоциативные расстройства: расширение границ диагностики и терапии: Монография. / Ц.П.Короленко, Н.В. Дмитриева - Новосибирск: Издательство НГПУ, 2006. - 448 с.
11. Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. Психоанализ и психиатрия: Монография. – Новосибирск. Изд. НГПУ, 2003. – 667 с. С.189-193.
12. Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. Социодинамическая психиатрия.
13. Куттер П. Современный психоанализ. Б.С.К. Санкт-Петербург. 1997.
14. Лейбин В.М. Словарь-справочник по психоанализу / В.М. Лейбин. – Спб.: Питер, 2001. – 688 с.
15. Мак-Вильямс Н. Психоаналитическая диагностика: Понимание структуры личности в клиническом процессе. - М.: Независимая фирма”Класс”, 1998. - 480с.
16. Мертенс В. Ключевые понятия психоанализа / В.Мертенс; Пер. с нем. – Спб, 2001. – 383 с.
17. Очерки динамической психиатрии. Транскультуральное исследование под ред. М.М.Кабанова, Н.Г.Незнанова // СПб.: Институт им. В.М.Бехтерева, 2003-438 с.
18. Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа / Ч.Райкрофт. – Спб.: Восточно-Европейский институт психоанализа, 1995. – 288 с.
19. Томэ Х., Кэхеле Х. Современный психоанализ в 2-х томах / Х. Томэ, Х. Кэхэле; Пер. с англ. – М.: «Прогресс» «Литера», 1996, - 576, 776 с.
20. Тэхкэ В. Психика и ее лечение: психоаналитический подход / В. Тэхкэ; Пер. с англ. – М.; Академический проспект, 2001. – 576 с.
21. Фенихель О. Психоаналитическая теория неврозов / О.Фенихель; Пер. с англ. – М.: Академический Проспект, 2004. – 848 с.
22. Ференци Ш. Теория и практика психоанализа / Ш.Ференци; Пер. с нем. – М., ПЕР СЭ, Спб.: Университетская книга. – 320 с.
23. Фрейд А. Психология Я и защитные механизмы / А.Фрейд; Пер. с англ. – М.: Педагогика, 1993. – 144 с.
24. Фрейд А. Теория и практика детского психоанализа. Том 2. М., 1999.
25. Фрейд З. По ту сторону удовольствия. Я и Оно / З.Фрейд; Пер. с нем. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. – 160 с.
26. Фромм Э. Психоанализ и этика. / Э.Фромм - М.: Республика, 1993.-415 с.
27. Эйнсворт М.Д.С. (1969) Объектные отношения, зависимость и привязанность: теоретический обзор проблемы взаимосвязи мать-младенец // Психология привязанности и ранних отношений: Тексты / Под ред. С.Ф.Сироткина. – Ижевск, 2005. – С.37-128.

Анастасия Гареева, психоаналитик
Категория: Психоанализ кино | Добавил: gareeva (26.07.2009)
Просмотров: 9937 | Теги: психоанализ кино, Психоз, антисоциальность