Работа Лакана в психоанализе начинается с теоретизирования образа. Эта фотография датируется 1944-м годом. На ней молодой Лакан вместе с некоторыми из величайших умов парижской интеллигенции (Пабло Пикассо, Жаном-Полем Сартром, Симоной де Бовуар и Альбертом Камю).

Единственное лицо, которое не видно на фото, - это Лакан. Но почему? Если бы вы фотографировались с Пикассо, вы бы хотели, чтобы на фото вы были узнаваемы, верно? Представьте, что вы встречаете знаменитость на улице, того, кого вы любите и кем восхищаетесь. Вы просите его сфотографироваться с вами. Вы думаете о том, как здорово это будет выглядеть на Facebook или в Instagram. Это потому, что вы, как и все мы, соблазнены воображаемым регистром - тягой нарциссизма, тем же тяготением, что превратило легендарного Нарцисса в цветок, или втащило Алису в зеркало. И вы, конечно, не думаете о том, как стереть себя с этого фото.

Так почему же лицо Лакана не видно? Он там, но он так сильно качает головой, что скорости затвора камеры недостаточно для того, чтобы захватить его изображение. Избегание захвата изображения - это то, что Лакан затем превратил в теорию. Это стало теоретическим проектом, который продолжался всю его оставшуюся жизнь. И это трюк, который лукавый молодой Жак Лакан совершал в течение нескольких лет его становления. К сожалению, при современных скоростях цифровых устройств это невозможно. Этот факт обыгран в британском фильме « Четыре льва» о группе-неудачнице  британского мусульманского джихада:

Мало из того, что могло бы показать, как Лакан практиковал в начале своей психоаналитической карьеры, было задокументировано. Но позже, когда Лакан стал известен, его бывшие анализанты смогли рассказать свои истории. И мы видим, что разрушение воображаемого регистра было красной нитью, которая проходила через всю практику Лакана вплоть до его смерти в 1981 году.

Для тех из нас, кто не Лакан, есть много возможностей учиться этому для нашей повседневной жизни и того, как мы общаемся с другими людьми. С практической точки зрения, разрушение воображаемого регистра - это, пожалуй, самый простой лакановский трюк. Это связано с разрушением того, как кто-то видит себя или видит вас. Это соотносит нас с регистром, который Лакан называет воображаемым, царством образов и идентификаций. Но воображаемое не так просто, как то, что вы видите. Красота теории Лакана о воображаемом заключается в том, что у нее нет четких границ - дело не только в вас, и речь идет не только об изображении.

Давайте возьмем пример из его практики (здесь и далее воспоминания пациентов Лакана приведены из книги Jean Allouch “Les Impromtus de Lacan”):

Придя на сеанс, анализантка предлагает Лакану ценную маленькую статуэтку. Лакан берет подарок, требует оплаты за сеанс и выпровождает анализантку.

Наша немедленная реакция будет состоять в том, чтобы подумать, что Лакан обманул свою пациентку: закончил сессию и потребовал оплату до ее начала. Якобы пациентка Лакана не сделала ничего плохого - она ​​просто хотела подарить ему подарок. Но не был ли ответ Лакана точно таким, какой и должна выглядеть психоаналитическая интерпретация? Отвечая таким образом, Лакан сорвал воображаемый регистр, продемонстрировав своей пациентке, что статуэтка сказала о том, как она думала о нем.

Естественно, мы не знаем полной информации об этом анализе или о том, в каком месте анализа это происходило, но даже в изоляции этот маленький анекдот содержит прекрасную мысль: режим, в котором представлен образ, - это способ сказать что-то, не сказав этого. Это то, что в нашей повседневной жизни мы можем наблюдать в наших отношениях с другими.

Давайте возьмем еще один пример того, как Лакан разрушал воображаемый регистр:

Что говорит Джудит Миллер, дочь Лакана, о женщине, которая приходила к Лакану? То, что его кабинет «не соответствовал ее образу великого психоаналитика». Это показывает нам, что разрушение воображаемого может происходить не только на уровне собственного образа или образа другого человека. В вышеприведенном отрывке видно, что Лакан просто перестроил комнату, убрав обычные воображаемые координаты, которые помогают людям ориентироваться в незнакомом пространстве. Хотя все, что он сделал, заключалось в том, чтобы поставить телефон на пол, а не на стол, его эффект заключался в том, чтобы заставить посетителя задать вопрос о том, что тот получит, если он войдет в анализ с Лаканом. Это была его цель.

Если вы работаете в офисе с открытой планировкой, этот трюк, вероятно, уже знаком вам. Менеджеры любят поощрять более гибкую и разнообразную рабочую среду, например, так, чтобы никто не имел фиксированного места в офисе - всякий раз, когда вы входите, вы можете выбрать, где сидеть. Но эффект этой очевидной свободы выбора на самом деле является очень дезориентирующим. У вас больше нет места в вашем офисе.

Когда в 1964 году Лакан описывает влечение чем-то вроде работающей динамо-машины, присоединенной к газовой трубе, из которой появляется перо павлина, щекочущее животик хорошенькой девушки, расположившейся так просто, для красоты, по соседству, он делает то же самое, что и с телефоном (Лакан, Семинар XI, с.169). Он берет трудную для понимания концепцию - влечение - и заставляет нас думать об этом не столько с точки зрения гидравлики, которую так часто использует концепция Фрейда, а с точки зрения сюрреалистической живописи: неестественного, сложного изображения, построенного таким же образом, как фантазия создает ребус.

Если все это немного абстрактно, давайте рассмотрим более легкий для понимания вопрос о собственном образе из двух других записей лакановских анализантов:

Одежда, хотя она сама обдуманно выбрала ее в то утро, не устраивала ее. В момент выхода из дома (она собирается на контроль к Лакану)  она смотрит в зеркало, колеблется... Но нет, она не переоденется!
У Лакана она тщательно прикрывается  пальто. Сидя в маленьком кресле, она избегает любых лишних движений.
Лакан:
- Ты не хочешь снять пальто?
- Н .... нет.
- Тебе не нравится твое платье?

Второй пример:

При посещении, либо для сеанса, либо для контроля с Лаканом, каждый посетитель должен был сидеть в маленьком низком кресле, настолько низко, что колени поднимались выше ягодиц.
Она приходит на контроль в  щедро распахнутой одежде, которая, когда она села, представила вид, выходящий за рамки того, что мода эпохи, пусть и сильно либеральная, допускала бы без проблем.
- Quelle belle jupe! [Какое красивое платье!], - комментирует Лакан.

Во-первых, давайте прислушаемся  к предупреждению Лакана: «Вырвите лист из моей книги - не подражайте мне» (Лакан, «Третье», в « Lettres de l'École Freudienne» , 16, с.183). Разрушение воображаемого регистра, конечно, не означает подражать Лакану, думая о том, как кто-то одет и возвращая ему проблему, которая связана с его имиджем.  Конечно, люди не уверены в том, как они выглядят и что они носят. Но вместо того, чтобы использовать этот факт, возможно, лучший способ сорвать воображаемый регистр - это сделать им комплимент. Многим людям трудно принять комплимент и, тем более, их ответ будет руководством к тому, что вам делать дальше в вашем лакановском акте. С его Quelle belle jupe («Какое красивое платье»), Лакан сделал именно это.

Красивый маленький пример такого рода игры воображения происходит на встрече между Лаканом и его пожизненным другом Сальвадором Дали (пара изображена выше). Дали однажды приходит к двери Лакана с гипсом на носу. Лакан приветствует его и ничего не говорит. Кто знает, получил ли Дали травму и искал сочувствия ... или он этого не сделал и просто пытался сыграть с Лаканом в его собственную игру. Что забавно, так это то, что Лакан совершенно игнорировал это. Мы все знаем кого-нибудь из тех, кто каждый раз, когда мы встречаем их, приветствует нас каким-то мнимым расстройством. Очень часто это проявляется на уровне тела – расстройство пищевого поведения, боль в какой-то части тела, новая татуировка напоказ, новая стрижка. Вышеупомянутый анекдот показывает, что Лакан был внимателен к этому и знал, как отвечать ... даже если его ответ был тихим.

Разрушение воображаемого регистра основано не только на фокусировке на форме. Как это ясно в различении Лаканом идеального эго и идеала эго, разрушение образа происходит не только путем указания какой-то грани самооценки человека (например, основанной на идентификации), но и на том месте, откуда идентификация принимает значение, том, что санкционирует или инвестирует этот образ.

Это может быть связано с тем, как кто-то видит себя, или, как он считает, его видит другой. Это точка, в которой воображаемое и символическое пересекаются – воображаемое это никогда только образ. Следующие два анекдота из практики Лакана иллюстрируют это:

Придя, чтобы вылечить комплекс неполноценности, пациентка протестует, возмущается тем, что ей приходится лежать на диване, это положение, говорит она, свидетельствует о неполноценности.
Вместо того, чтобы сказать, что это был женский протест, он [аналитик этой женщины] решает поговорить с Лаканом. Непосредственный ответ Лакана:
- Но почему вы не сказали ей, что она там именно для того, чтобы говорить с этой позиции?

Здесь, несмотря на нашу неуверенность в отношении направления остальной части лечения, мы можем предположить, что Лакан хотел, чтобы аналитик указал своей пациентке, что то, на что она жалуется, было именно тем, что представляло интерес.

Она приходит к Лакану в момент кризиса, все в ее жизни разваливается, тут заходит Лакан и видит ее в своей приемной. Под его вопросительным взглядом, в слезах, она отвечает:
- Мне скоро исполнится 50 лет.
Он берет ее за руку, мягко подводит к консультационной комнате.
- Пойдем, дорогая, пойдем, это пройдет.
Сам он  при этом намного старше семидесяти.

Этот маленький бриллиант лакановского акта содержит термин «это пройдет», и это можно прочитать как «чувство пройдет» или «время пройдет», то есть «вы станете старше, как и я». Было бы слишком легко отреагировать на высказывание этой женщины сентиментальными банальностями, лакановский же ответ напоминает нам о том, почему он так охотно настаивал, чтобы его ученики не пытались понять, что говорят их пациенты.

Owen Hewitson (Перевод А. Гареева, психоаналитик)